Сестрица Аленушка и братец Иванушка

     Жили в одной деревне брат да сестра. Его звали Иванушкой, а ее — Аленушкой. Родители их померли, и остались они одни-одинешеньки на всем белом свете.

Иванушка еще малой был, а Аленушка невестилась. Хозяйство их разрушилось, дом в упадок пришел. Ходила Аленушка по богатеям, работу черную сполняла, тем они с братом пропитание имели.

Работала Аленушка от зари до темна, а по ночам горевала. Не просыхала ее подушка от слез. Хоть бы засватал кто. И за корявого согласна б пойти. Може с братом облегчение выйдет. Да кому она такая нужна — сиротинушка разнесчастная, похоже на то: закулюкает она на всю жизнь.

Как-то встала Аленушка с постели среди ночи, решила судьбу свою узнать, на суженого-ряженого погадать. Первым делом иконы к стене ликом поворотила, потом крест с себя сняла и под пятку в носок положила. Вот как отчаяние ее забрало, если такой страшный грех на душу взяла! Далее что? Поставила Аленушка на стол зеркало, две свечи зажгла, налила в чашку воды, положила туда матерно обручальное колечко.
— Суженый-ряженый, появись-покажись!

Сказала она так, и дрожка по ней пробежала. Ждет. Терпенья набралась. Долго так сидела за столом. Потемнело зеркало. Видит Аленушка, в колечке всадник скачет. Пыль по дороге клубится, не разобрать, какой ее суженый из себя: старый или молодой, красивый или корявый...

Вдруг чувствует Аленушка, вроде ее кто-то по щеке пощекотал, как все одно травинкой провел. Испугалась она. Из-за стола вскочила. Стоит перед ней парень, ростом может и неболыпенький, а так ладный. Чернявый да чупистый такой. Брови да ресницы густюшши-густюшши. Рубашка на нем черная, воротничок отвороченный, а там подклад белый. Теперича, пинжак был на нем, карманы — все чин чином.
— Не меня ли, сударыня, выглядываете? — спрашивает парень.

Растерялась Аленушка, слова вымолвить не может.
— Это я провел ниткой по вашей щеке, имея в виду провести время с вами в уединении. Вы согласны на мое предложение?

Аленушка кивает головой, согласна, мол, чего уж тут. Присели за стол напротив друг дружки.
— Я, — говорит парень, — пришел потому, что более не в состоянии переносить любовь к вам и тоску сердца.

И стал он в любезностях рассыпаться. Куда там! Таких речей Аленушка сроду не слыхивала. За разговором ноченька пролетела. На рассвете кочеты прокричали; исчез парень, только его и видели. А девица осчастливленная спать отправилась.

Следующей ночью опять парень объявился. И следующей тож... «Видать, по нраву я ему пришлась, — думает Аленушка, — если так ему повадно стало ко мне в гости ходить».

Проснулся как-то Иванушка ночью. Понять ничего не может. Сидит его сестрица за столом с каким-то парнем, разговоры ведет. А парень-то, видать, не тутошний, незнакомый. Пригляделся Иванушка: так это ж черт! Самый, что ни на есть. И с рогами, и с хвостом, и с копытами. Страх Иванушке кожу ободрал. До того жутко! Прижался он к холодной стенке и проплакал всю ночь.

Кочеты пропели. Исчез парень. Сестрица к постели направилась. Кинулся к ней Иванушка, кого ты, мол, привечаешь, самого черта.
— Помнилось тебе, братец, — говорит Аленушка. — Это нареченный мой. Он мне из колечка вышел.

Стоит на своем Иванушка. Только не слушает его Аленушка, глаза у нее слипаются, спать хочет.
— Уедем, — говорит, — скоро отсюдова. В дальние края. В хорошем доме жить будем.

Легла в постель и уснула. Что тут поделаешь?

А на ночь глядя погода разыгралась. Дождь с градом посыпал. Ветер страшенный, вот-вот крышу снесет. Вдруг постучал кто-то в ставни.

Да так громко. Испугался Иванушка, но дверь открыл. Входит барин. Убратый по-богатому. Весь мокрющий, сухой нитки на нем нет. Перебиться просится, непогодь переждать.
— Лезьте на печь, — говорит Иванушка, — она еще теплая.

Залез барин на печь, хоть не барское это ложе. Пригрелся. И задремал. В полночь слышит разговор. Глаза открыл. А это девица с чертом беседу ведут, милуются да танцы танцуют. Продрало барина от страха, волосы дыбом встали. На рассвете улетел черт, а девица спать пошла.

Свалился барин с печи мешком, ноженьки телеса его не несут. На рачках из избы подался. Боком-боком на крыльцо пробрался, да на колясочку свою залез.

Выбежал Иванушка на крыльцо, просит барина сестренку от напасти спасти. Да где там! У барина без вина голова ширится и кругом идет. Для него Иванушкины слова, что пустой звук. Стеганул он коня. И задал ходу, только его и видели.

Через какое-то время опять на дворе непогодить начало. Ветер завыл, молния засверкала, гром загрохотал. Страшно, аж кожу продирает. Постучали в ставни. В дверях купчина объявился. Тушистый такой. Переночевать просится. Говорит Иванушка:
— В такую погоду хороший хозяин собаку не выгонит. Располагайтесь.

И на печку купчину спровадил. А сам думает: «Може этот черта не сдрейфит, сестрице поможет, вон он какой дебелый».

Вот уж полночь скоро. Аленушка с постели встала. Прихорошилась. У стола присела. И черт не заставил себя ждать: тут же объявился.

Увидел купчина такие дела, от страха зашелся. А как на дворе развиднеться начало, кочеты запели, черт исчез, девица к постели направилась, слез купчина с печи, нога об ногу запинается. Еле-еле до тарантаса добрался. Вышел Иванушка на крыльцо, просит купчину сестрицу из беды выручить. А купчину от страха заколодило, язык в пятки ушел. Погрозил Иванушке кулачищем, лошадей стеганул кнутом, и след его простыл.

Много ли, мало ли времени прошло, к вечеру небо затучилось, занепогодило. Дождь как из ведра полил. А Иванушка уже надеждой томится, что-то должно произойти. Заслышал шаги на крыльце и побежал открывать. Входит в избу казак, с виду небольшой, но, видать, силен, потому как в кости широк.
— Пустите, — говорит, — переночевать, а то весь перемок.

Молчит Иванушка, подрастерялся, купчина эка какой был, и тот труса отпраздновал, а этому навряд ли с чертом совладать. Говорит казак с недовольством:
— Если желаешь — меня уважь, а не желаешь — я и так уйду.
— Отчего ж, места в избе довольно, — отвечает Иванушка и направил казака на печку.

Согрелся казак на печи и заснул скоро. Среди ночи слышит, гутарит кто-то. Никак гости еще пожаловали? Веки разлепил. Мать честная! Черт с девицей любезничает, танцует, всяко выфигуривает. Фу ты, нечистый дух! Смотрит казак, как черт крещеную душу путает, и горесть его забирает. Совсем лукавый замрачил девицу. Спрашивает она черта:
— Когда вы нас с Иванушкой отсель заберете?

Черт напыжился, затопорщился. Степенство на себя напустил. Даже руки за спину заложил. Кобызистый такой весь, задавалистый.
— Позвольте мне сообразиться и завтра я буду с решительным ответом.

«Ну, уж нет, — думает казак, — этому быть не можно».

И скашлял.

Испугалась Аленушка, к черту припала.

Спрыгнул казак с печи.

Черт говорит:
— Разрешеньице надо спрашивать.
— А я уж разрешился — спросил.
— Ты кто такой?
— Вот я тебе покажу, кто я такой, — отвечает казак, — зараз ты у меня упрыгаешься.

Боязно казаку и весело, потому что за христианскую душу стоит.
— Ну-ка, выметайся отседа, — говорит, — а то я тебе рога враз пообломаю.

И двинулся на черта...

Вдруг Аленушка на казака как кинется, руками замахала.
— Это ты, — кричит, — уходи отседа!

Отступился казак, руки девицы ухватил, подрастерялся малешенько. Не ожидал такого обороту.
— Креста на тебе нет, — кричит. Схватилась Аленушка за грудь. Лап-лап. Расстроилась.
— Нету креста, — говорит. — Вот туточки всегда был и — нету.

И сникла, отошла в сторону в чувствах.

Захохотал черт нечеловеческим хохотом. На казака как дыхнет. Опалил жаром с ног до головы. Не поддался казак. Парень-то он был не промах. Пошел на черта врукопашную. Ну, женишок занюханный, держись! Звизнул черта кулаком по сапатке, руку так и отсушил.

А тот стоит, хохочет. Что ему сделается, лукавому-то?
— Ты что в купырь лезешь?

И как дыхнет на казака, так что тот зачерепнел весь, как черепок. Вот-вот грохнется об пол. Изловчился, однако, казак из последних сил, ухватил черта за карман пинжака да как рванет на себя: и нету кармана, оторвал.

Завизжал черт, как боров недорезанный, за бок ухватился. Разозлился, спасу нет.

Чувствует казак, пол из-под ног у него уходит, стены сдвигаются, не устоять ему против черта. Мозги на лоб лезут, и глаза совсем выворачивает. Понял казак: такой случай вышел, что не спасешься.

Видит Иванушка: решит черт казака, не растерялся, закричал кочетом. Исчез черт, будто его и не было. Забормотала что-то про себя Аленушка и спать направилась.

Слез Иванушка с полатей, начал казака отхаживать. А тот лежит, с умом-разумом не соберется, едва дух переводит, слова вымолвить не может. Насилу пришел в себя казак, когда уж солнышко взошло.
— Спасибо, — говорит, — браток, без тебя пропадай моя головушка.
— Это тебе спасибо, — говорит Иванушка, — что на беду такую из-за нас пошел.
— А сестрица твоя где?
— Да вона спит, что с ней сделается.
— Не говори так, нехорошо это.

Встал казак с пола, видит, спит Аленушка глубоким сном.

Хотел перекреститься на образа, а иконы ликом к стене перевернуты.
— Не порядок это, — говорит казак. Взял иконы, поставил их как положено.
— Теперича надо крест нательный Аленушкин найти.

Искали крест, обыскалися. Все углы обшарили, в каждую щелочку заглянули. Что за пропасть! Углядел Иванушка, что гайтан от креста из носка Аленушки торчит. Сняли носок, а крест у нее под пяткой лежит. Прочитал казак молитву и надел крест на Аленушку. Вздохнула та вроде как облегченно. Румянец на щеках заиграл. И то, слава Богу!

Будят Аленушку, зовут, тормошат. Ни в какую! Спит она глубоким сном.
— Погодь, — говорит казак, — тута надо воды непитой.

Сходили они за водой в колодец. Побрызгали на Аленушку. Очнулась она, на кровать присела. Посмотрела на казака с удивлением. А как схватится за грудь: на месте крест. Затрюмилась, закричала навзрыд:
— Прогневался на меня Бог, затмил мне глаза дьявол. Бедоноша я разнесчастная...

Кинулся Иванушка ее успокаивать, да казак его остановил: пусть, мол, потужит.

Вышли они из избы, присели на крылечке. Молчат, что говорить, когда переживанья столько. Через сколько времени затихли плач да гореванья. Как бы худого чего не вышло. Забежали казак с Иванушкой в горницу. Стоит Аленушка перед ними, как свеча, тихая да светлая. Поклонилась она каждому в ноги, прощения попросила. Потом спрашивает казака:
— Как тебя звать-величать? За кого мне Богу молиться?
— Завьялом, — отвечает тот.

И смутился казак, на девицу от чего-то взглянуть не может, засобирался в дорогу. Путь-то не близкий ему надо сделать.

Попрощался Завьял. На коня вскочил. Только с неохотой конь пошагивает. Будто не хочет от этого дома уходить. Обернулся казак. Аленушка у двора стоит, рукой ему вслед машет, а Иванушка присел около нее, скорнувшись, слезы по лицу в три ручья текут. Тронулся казак сердцем. Повернул коня обратно.
— Теперича я так расчисляю, — говорит Завьял, — возьму-ка я вас до своих. У меня родители приветливые. Ты мне будешь вместо сестры, а ты за брата.

Обрадовался Иванушка, на одной ножке заскакал. Аленушка раскраснелась, но брови нахмурила. Хоть предложение ей это и по душе, спрашивает:
— На кой мы тебе нужны?
— Знать, нужны, — отвечает Завьял, — сердцем я с вами за эту ночь сросся.
— Поехали, — просит сестру Иванушка. Видит казак, согласна Аленушка с его предложением.
— Поехали, — говорит, — конь под тобой.

Ну, поехали, так поехали. Собирались в дорогу недолго. Добра-то с узелок набралось.

Далече уже от деревни отъехали. Видят, на перекрестке дорог козленок бегает. Мекает жалобно. Видать, от стада отбился. Просит Аленушка казака взять козленка с собой.
— Нет, — отвечает Завьял, — не надо этого делать, как бы подвоха не вышло.
— Давайте возьмем, — просит Иванушка.
— Ить волки его загрызут, если тут бросим.

Слезли они с коня. Стал казак козленка ловить. А тот ему не дается. Напрямки к Аленушке бежит. По пути Иванушку так боднул, что тот на ногах не устоял, в дорожную пыль повалился. Изловчился Завьял, ухватил его за ноги. На руки взял. Тяжеленный козленок оказался. Еле-еле поднял его казак. Задурел конь, запрядал, захрапел, глазом закосил. Козленок повернул морду к казаку да как дыхнет. Жаром Завьяла обдало с головы до ног. Понял он тут, в чем дело. Бросил козленка наземь, шашку выхватил. Захохотал козленок страшным хохотом.
— Попомните вы меня еще. И исчез.

Испугался Иванушка, а еще пуще его Аленушка.

Успокаивает их казак.
— Я так и мозголовил, — говорит, — что не отпустит нас запросто так лукавый.

Поехали они дальше. Завела их дорога в лес, в чащобу непроходимую. Слышат они, кричит кто-то, плачется:
— Помогите, миряне! Помогите!
— Давай поможем, — просит Аленушка, — ведь стонет человек!
— До чего жалко, — говорит Иванушка. Упрямится казак, неспросту все это.

Наседают на него брат с сестрой: не к лицу это, человека в беде бросать.
— Погодьте, — говорит Завьял, — сейчас я этого бедолагу определю.

И пистоль достал. Как только крик раздался, он в ту сторону и стрельнул. Хохот раздался страшенный, вой — мороз по коже.
— И тут он, подлый, издевку творит, — говорит Завьял.

И... расступился лес. А вдали степь завиднелася. Вся лазоревая, в цветах перед ними разлеглася.

Едут они дальше. Степью любуются. Слышат, вдали колокольчики зазвенели, бубенцы; кто-то запеснячил, гармоника заиграла. Никак свадебный поезд им навстречу едет.
— Ну, кончились страсти, — говорит казак, — счас потешемся песней звонкой.

Повеселели Иванушка с Аленушкой, вздохнули облегченно.

Топот конский все ближе, ближе, а никого не видать. Вдруг вихрь по дороге заклубился, столбом завился. Вот-вот на них налетит. Не растерялся казак, метнул копье и в самую середину вихря угодил. Завопил кто-то. Вихорь змеей в землю ушел. Застонала матушка, задрожала.

Слез с коня Завьял. Взял копье, а у него весь наконечник ржавчиной покрылся, как кровяными каплями. Присел казак на землю. К нему Аленушка с Иванушкой приступились.
— Ну, все, кончен бал, — говорит Завьял, — кажись, отстал от нас нечистый.

Тут дождь заморосил, тихий да теплый.
— Добрая примета, — говорит Аленушка.
— К счастью, — подтвердил Иванушка.

Глянул Завьял на Аленушку: отошла девка за дорогу, телом округлилась, на лице румянец, глаза блескучие, но ни слова, ни полслова не обронил.

Доехали они до хаты Завьяла. А там их мать с отцом встречают. Поклонился казак родителям в ноги. Расцеловались они.
— А это, — говорит Завьял, — родня наша теперича будет, нареченная.

Приветили родители Аленушку с Иванушкой, в хату ввели. Народ тут сбежался. И пошли обнимания да целования, поздравления с благополучным прибытием, тары-бары-растабары, то о том, то о другом. А потом за стол сели и по свычаю чарочка загуляла. Выпили маленькую толику. Спрашивают Завьяла:
— Девку-то с похода взял или убегом?

Улыбается казак:
— Где взял, там уж нет.
— На свадьбу-то когда приглашения дожидаться?
— Да у нас начистоту дело, — отвечает Завъял с неохотцей.

Потупилась Аленушка, раскраснелась. Вона беседа какой оборот принимает.

Говорит отец с досадой.
— Ты что ж, сгоряча это дело произвел, навей ветер, что называется?

Отмалчивается Завъял, тока желваки играют. Тут мать встряла в разговор. Обидно ей за свое дитятко. Спрашивает Аленушку:
— А ты что ж молчишь? Заколодило тебя, штоль? Люб ли тебе мой сын?

А тот грудь колесом выпятил. Во взоре благосклонность. И смех, и грех.
— Люб, — отвечает.

А тут Иванушка решил сестре подмогнуть.
— Люб, — кричит, — еще как люб! И совсем Аленушку в смущение ввел. Смеются гости: смотри какой боевой, добрым казаком вырастет.
— А ты что сидишь, хвост занес? — спрашивает отец Завьяла. — Ишь гордый какой! Слова клещами не вытащишь.
— И она мне по душе, что тут бестолочь толочь, — отвечает казак и усом Иванушке подмигнул: мол, заставили, сестрицу-то.
— Ну тогда, — говорит отец, — дай вам Бог слышанное видеть и желанное получить.

Заиграли тут песню и праздник запраздничали.