Лихо одноглазое

     Еще при царе это было. Возвращался казак Тишка со службы домой. Все ближе и ближе родимая сторонушка. Ширится радость в груди у казака, наполняется сердце. Конь боевой легко несет. Едет казак, думу думает, что ждет его дома дорогая матушка и невестушка его Лизанька. Ждут не дождутся. Тому уж три года минуло, как казака дома не было. Завздыхал Тишка. Вот и станица завиднелась. Приосанился казак, песню заиграл, думает: «Мои-то давно прослышали, что я возвращаюсь, с хлебом-солью встретят. Букетами коня украсят. Закатим пир на всю округу». Подъехал Тишка к станице — никто его не привечает. Дома покосились, не белены. Скотина ревмя ревет, не поена, не кормлена. Поля не вспаханы, на засеяны. Плач над куренями стелется, ругань по переулкам гуляет, «Ошаламел народ», — удивился Тишка. Никто его не признает, никто с ним не здоровается. Казаки друг дружке в глаза не глядят, а смотрят — так зло. Бабы причитают: «Ох-х, лихо нам, лихо!» Послушаешь их, так и свет не мил. Детишки в игры не играют, горькие слезы льют.

«Что-то тут не так», — смекает Тишка.

Подъехал он к своему куреню. На приступках мать сидит, слезами обливается. В голос кричит, тоскует по единственному сыночку, Тише ненаглядному.
— А вот и я, — говорит Тишка, — живой и невредимый!

Мать плакать перестала, посмотрела на сына и не признала.
— Не сын ты мне вовсе, — говорит, — лежат косточки мово сына на чужедальней стороне. — И опять слезами залилась пуще прежнего.

Как ни бился Тишка — не признает его родимая матушка дорогого сына. И все тут.

Расстроился Тишка. «Пойду, — думает, — к Лизаньке наведаюсь, к суженой своей».

А у Лизаньки та же картина.
— Иди, — говорит, — отсель, знать тебя не знаю и знать не хочу. А Тишку твоего ненавижу всей душой, потому как знаю, с кем на службе прохлаждался. Вот и сгиб ни за грош. А я его так любила...
— Да вот я, живой, здоровый, — говорит Тишка.
— Иди, казачок, отсель подобру, а то неровен час до беды-то.

Лизанька девушка была крупная, в поле за троих казаков управлялась. Тишка опасливо посмотрел на нее. «А ведь правда, долго ли до беды...» — И подался к калитке. А Лизанька ему вслед:
— Наплевать мне на твоего Тишку и растереть. Я за Ваську Косого замуж собралася. — И в рев: — Ох, лихо мне, лихо!

Тишка ей из-за плетня:
— Тоже мне казака нашла! Тьфу, срамота!

А у самого душа заныла. «И что ж такое делается на белом свете? Ну погоди, бабья порода! Я тебя плеточкой, ишо мозги прочищу».

Идет Тишка улицей. Смотрит: лужа большая, в луже старуха сидит, на один глаз кривая. Горбатая. Лохмотья к худому телу прилипли, в чем только душа держится. Рядом с ней мешок плавает. «Что-то тут не так, — смекает Тишка, — надо ухо востро держать». Завидела его старуха, запричитала:
— Помоги, касатик, помоги, Тиша дорогой. Шла-шла да упала, а встать не могу и никому до меня нет дела.

Обрадовался казак, что хоть один человек его в станице признал. Забыл про то, что сторожко обещался себя держать. Зашел в лужу, подхватил старуху на руки, а та кричит:
— Мешок, мешок не забудь!

Прихватил Тишка мешок, и будто радостью его обдало. И такая радость, что хоть в луже в пляс пускайся. «Что такое, — думает Тишка, — не пойму, что со мной творится». — И говорит старухе:
— Чтой-то я тебя, бабуся, здеся раньше не видывал.

И хочет ее на землю, где посуше, поставить. А та не дается — прилипла, не отлепишь.
— А-а-а! — кричит. — Казачок! Давненько я тебя здесь поджидаю. Сколько денечков прошло, со счета сбилась. — И на шею ему — раз!
— Вот лихо-то, — прошептал Тишка и вздохнул.
— Ага, оно самое и есть. Говорили мне люди, что хитрей тебя казака во всей округе не найдешь, только я похитрей тебя оказалась.
— Выходит, так, — отвечает Тишка со вздохом. — Это ты народ взбулгачила?
— Я, — отвечает Лихо, — кому ж еще. Вон полон мешок радости набрала. Твоей только не хватает.
— Ох и молодец, — нахваливает ее Тишка, а сам думает, как быть, что делать. — Как же ты, — говорит, — в такой маленький мешок так много радости набрала?
— Это я, — говорит Лихо, — вашу радость уминаю.
— Нехорошо, — говорит Тишка, — по человеческой радости топтаться.
— Ничего, — отвечает Лихо, — зато мне от этого веселей становится.

Так они друг с дружкой переговариваются. А Тишка тем временем от станицы далече ушел. Думает: «Счас до яра дойду и вниз головой брошусь. Сам погибну, так и Лиху распроклятому конец придет».

Только он это подумал, как Лихо ему говорит:
— Хватит, казачок, меня на своем горбу таскать, пора о деле подумать.

Остановился Тишка. Слезла с него Лихо и предупреждает:
— Не вздумай от меня бежать и в мыслях не держи, а то хуже будет. «Куда ж хуже-то», — думает Тишка и говорит:
— Ну что ты, я теперь твой слуга на вечные времена.
— Известное дело, — соглашается Лихо. — Пока у тебя всю радость не заберу, не отстану.
— Да бери, — говорит Тишка. — Что ее у меня, мало, что ли? Бери, и дело с концом.
— А зачем мне ее брать? Сам отдашь.
— Это как?
— А вот так. Сейчас, дай дух перевести. Села рядышком, да как закричит, да как запричитает во весь голос.
— Так мне тебя жалко, казачок, спасу нет. У Тишки от удивленья глаза на лоб полезли.
— Если жалко, отпусти на все четыре стороны. Зачем сердце рвешь?
— Вот поговорим о жизни нашей и отпущу, не резон мне тебя держать.
— Про жизнь так про жизнь.
— Смотрю я на тебя, казачок, голова твоя поседела, тело твое изранетое. Воевал, себя не жалел. А много ль от царя-батюшки наград получил?
— Да ничего, — говорит Тишка, — не получил. Так не за царя кровинушку свою по капле отдавал, а за Родину свою, за землю, на которой живу.
— И то так, — отвечает Лихо. Видит, здесь казака не проймешь, с другого бока подступает. Голос еще жалчей сделала:
— Был бедняк, бедняком и остался. Дома коровешку оставлял, и та без тебя сдохла.
— Ничего, — говорит Тишка, — были б руки-ноги целы — не пропадем.

А Лихо свою линию гнет, не успокаивается:
— Суженая твоя к другому подалась.
— Твоя правда, — сказал Тишка. И завздыхал, закручинился, да так, что свет не мил показался.

Лихо довольная. Руки потирает. Довела-таки казака. Смотрит Тишка, а мешок-то с радостью вроде как поболее прежнего стал. Смекает, в чем дело. «Ну ничего, старая, я еще над тобой позабавлюсь». И залился слезами, уже понарошку. А Лихо развеселилась. В пляс пошла. Откуда прыть взялась.
— Говори, — кричит, — говори, на душе легче будет.
— Ох, — говорит Тишка, — уморила ты меня. Не житье мне на белом свете. Пойду руки на себя наложу. Просьба у меня напоследки жизни. Дай передохнуть.

А Лихо довольная такая. Что ж, мол, передохни. А потом еще погорюешь.
— Сильная ты, Лихо, никогда бы не подумал. Ловко умеешь человеческую радость собирать.

Лихо в ответ: «Я, — говорит, — такая. К человеку подход имею. Так человека разжалоблю, так его растревожу. Всю радость до капельки отдаст, а без радости и совесть легко потерять. Водички попрошу напиться. Кто ж не даст. Глядишь, разговор завязался. Как живешь, спрашиваю. Хорошо, говорит, живу. Кто ж тебе сразу скажет, что плохо живет? Ничем, спрашиваю, не обижен в этой жизни? Кто же, говорит, не обижен. И начинает... А я подначиваю. И пошло-поехало. Человек в слезы. А у меня мешок наготове».
— Ох, и хитра ты, Лихо, где мне тебя перехитрить. Давай, — говорит, — в прятки поиграем. Я страсть до чего любил в детстве в прятки играть. Никто сыскать меня не мог.
— Ну что ж, — говорит Лихо, — давай поиграем, только от меня прятаться — бесполезное дело. Я тебя везде сыщу.

И стали они в прятки играть. Тишка в копешку с сеном залез. Лихо нашла.

На дерево взобрался. За ветвями укрылся. И там нашла.
— И правда, — говорит Тишка, — бесполезное дело от тебя прятаться. Ну-ка теперь ты попробуй схоронись.

Повернуться не успел, глядь, нет Лиха. Куда подевалась, может, не было ее вовсе. В страшном сне привиделась. Тишка туда, Тишка сюда. Глядь, мешок с человеческой радостью лежит на месте. «Не сон, знать, мне привиделся, — думает, — и не умом я тронулся». Мешок бы развязать, да и дело с концом. Потом думает: «Негоже так, надо сначала с Лихом разделаться».

Стал Тишка приглядываться да присматриваться. Видит: на дереве сучок выбит, маленькое такое дуплишко образовалось. А из дуплишка носик остренький торчит, грязью перепачканный. «Э-э-э, — думает казак, — смекай, Тишка, не просчитайся. Как же это она туда забралась?» И говорит:
— Выходи, Лихо, покажись, не могу тебя сыскать. Где мне с тобой тягаться.

А Лихо тут как тут, до чегошеньки довольная, от казачьей похвалы голова кругом пошла. Тишка виду не кажет. Удивляется:
— Где ж ты так схоронилась?
— А туточки, рядышком была. Ты мимо меня сто разов прошел... В дупле я была, вот где!
— В такое маленькое дуплишко забралась, ай да Лихо, ай да молодец.
— Это что, — говорит Лихо, — я вот в такую щелочку пролезу, клубочком свернусь, никто меня не приметит.
— Это что, — говорит Тишка, — это еще не удивление, а вот в кисет сможешь забраться? Смотри, какой маленький! — И сам кисет вытащил, развязал. — Нет, — говорит, — в кисет не сможешь. — И вздохнул. — В ноздрях у тебя еще не кругло.
— Это у меня не кругло? — расходилась Лихо, — Да я в один момент... Хоп! — и готово.

Казак кисет чуть не выронил, до того он тяжелый стал. Быстренько завязал его тройным узлом.
— Понюхай, — говорит, — Лихо, табаку.

И рукавом пот со лба смахнул. Умаялся. Большое дело сделал. А Лихо из кисета кричит:
— Залезла, казачок, а ты не верил. Тишку смех разбирает.
— Молодец, — говорит, — ты, Лихо, твоя взяла! Только из кисета тебе теперь ходу нет.

Запричитала Лихо, стала просить казака, чтобы выпустил он ее. Потом грозить начала.
— Нет, — говорит Тишка, — ты меня этим не проймешь. Кисет жалко, Лизин подарок. Ну так ничего, в дело пошел.

Подкинул Тишка кисел на ладони. Тяжеленький. И запустил его подальше в репьи да калюку. Развязал он мешок с человеческой радостью... В станице кочеты запели. Все разом, в один голос. На душе радостно. Слов нет. Кто-то песню заиграл. Веселую. «Никак, моя Лизанька старается, — подумал Тишка, — эх, пора и мне домой возвращаться». Не успел он шага шагнуть, а народ ему навстречу валом валит. Тишу-дорогушу встречать-привечать. Впереди мать идет. Чуть поодаль Лизанька. Плачут. Уже от радости. «Дождались мы тебя, Тишу-казака. Без тебя пропадай наши головушки». Тишка усы подкрутил, подбоченился, то-то, мол. И пошел навстречу. Но на этом дело не кончилось.

Ехал барин по дороге. В карете дорогой. Весь в золоте убратый. Смотрит: впереди по дороге что-то катится. Кучеру в бок толк — мол, придержи коней. Из кареты вылез, не поленился. Видит: кисет на дороге лежит. Схватил его. Тяжелый. Золото, думает. Пока развязал, ногти холеные пообломал. Выскочила из кисета Лихо. И уселась барину на шею. И ласково так говорит:
— Вот спасибо, друг ты мой милый, выручил! Теперь в услужении у меня будешь, пока я твое добро до нитки не спущу.

И кучеру рукой махнула, мол, поехали.

Поехали так поехали. А нашей сказке тут остановка.