В одном селе жил-был старик, да такой скупой, прижимистый! Как сядет за стол, нарежет хлеба, сидит да на снох посматривает: то на ту, то на другую, а сам ничего не ест. Вот, глядя на него, и снохи тоже поглазеют-поглазеют, да и полезут вон из-за стола голодные. А старик после, только что уйдут они по работам, втихомолку наестся, напьется и разляжется на печи сытехонек.

Вот однова отпросилась меньшая сноха и пошла к своему отцу, к матери и стала жаловаться на свекра:

— Такой-де лютый, ненавистный! Жить нельзя! Совсем есть не дает, все ругается: ненаеды вы этакие!

— Хорошо, — говорит ей отец, — я приду к вам в гости, сам посмотрю ваши порядки.

И погодя денек-другой пришел он к старику вечером:

— Здорово, сват!

— Здорово!

— Я к тебе в гости; рад ли мне?

— Рад не рад, делать нечего; садись, так и гость будешь!

— Как моя дочушка живет, хорошо ли хлеб жует?

— Ништо, живет себе!

— Ну-ка, сватушка, соловья баснями не кормят; давай-ка поужинаем, легче говорить будет.

Сели за стол; старик нарезал хлеба, сам не ест — сидит, все на снох глядит.

— Эх, сват! — говорит гость. — Это не по-нашему: у нас нарезал хлеба да поел, еще нарезал — и то поел. Ну вы, бабы молодые, больше хлеба ешьте, здоровее будете!

После ужина стали спать укладываться.

— Ты, сват, где ляжешь? — спрашивает хозяин.

— Я лягу на кутничке.

— Что ты! Я тут всегда сплю, — говорит старик.

Вишь, в куте у него спрятаны были яйца, хлеб и молоко; ночью, как заснут в избе, он украдкою встанет и наестся вдоволь. Сват это дело заприметил.

— Как хочешь, — говорит, — а я лягу на кутничке.

Вот улеглися все спать. В самую как есть полночь старик ползком-ползком да прямо в залавок — скрипит! А гость еще с вечера припас про него большой ременный кнут; как вытянет свата раз, другой, третий — сам бьет да приговаривает:

— Брысь, окаянная, брысь!

Пришлось старику не евши спать. Вот так-то прогостил сват у свата целых три дня и заставил надолго себя помнить.

Проводил его старик, и с тех пор полно — перестал у снох во рту куски считать.