У невестки с золовками был бой большой: в том бою кашу-горюху поранили, киселя-горюна во полон полонили, репу с морковью подкопом взяли, капусту под меч приклонили.

А я на тот бой не поспел, на лавочке просидел.

   Я-то родом был самый меньшой, да разумом большой. Вот поехали люди землю пахать, а мы шесть братьев руками махать.

   Люди-то думают: мы тоже пашем да на лошадей руками машем, а мы промеж себя управляемся.

   А батюшка наш навязал на кнут одно гречишное зерно, махнул кнутом и забросил то зерно далеким-далеко.

Год был урожайный, и уродилась у нас гречиха предобрая.

   Люди вышли в поле жать, а мы в бороздах лежать. До обеда пролежали, после обеда проспали и наставили много хлеба: скирда от скирды, как от Казани до Москвы. Обмолотили, и вышла целая горсть гречихи.

   На другой год батюшка спрашивает:
— Сынки мои возлюбленные, где нам нынче гречиху сеять?

   Я хоть брат и меньшой, да разумом большой, говорю родителю:
— Посеем на печке, потому что земля та порожняя, все равно круглый год гуляет.

Все на том согласились, посеяли на печке.

   А изба у нас была большая: на первом венце порог, а на другом — потолок. Окна и двери буравом наверчены. Хоть сидеть в избе и нельзя, да глядеть гоже.

   Батюшка наш был больно заботлив, рано поутру вставал, — чуть заря занимается, — и все на улицу глядел.

Мороз-то и заберись к нам в окно да на печку, — вся гречиха и позябла.

Вот вся семья и стала горевать, как гречиху с печи собирать.

   Ну, а я хоть родом и меньшой, зато разумом большой.
— Надобно, — говорю, — гречиху скосить да в омет свозить.
— Где же, — батюшка спрашивает, — нам омет метать?
— Как, — отвечаю, — где? Да на печном столбе: место порожнее.

   И сметали большой омет. А была у нас в дому кошка лыса. Почуялось кошке, что в гречихе крыса. Бросилась ловить да прямо в печной столб лбом, чуть столб не свалила. А омет упал да в лохань попал.

   На ту пору пришла наша кобыла сера и всю гречиху съела. Мы на кобылу закричали. Она кинулась бежать да в дверях-то и завязла.

   Таково-то с гречихи у ней брюхо расперло. Задние ноги в избе, а передние на улице. Зачала она скакать, избу по улице таскать, а мы сидим да глядим: что-то будет. И до тех пор избу таскала, покуда брюхо не опало. Тут кобыла и выскочила на улицу. Я следом выбежал, сел верхом и поехал в кабачок, выпил там винца на пятачок и за полтину у целовальника ружье купил. Поехал в дубовую рощу за дичью. Гляжу — сидит тетерев на дубу. Я прицелился, а кремня-то, нет.

Что делать? Коли в город за кремнем ехать — далеко, птица улетит.

   Думаю, гадаю, около дуба разъезжаю и невзначай задел полушубком за дубовый сук. Кобыла рванулась с испугу да как треснет меня-головой о дерево — так искры из глаз и посыпались.

   Одна искра упала на полку, ружье выстрелило и убило тетерева. Тетерев вниз упал да на зайца попал, а заяц-то как вскочит да сгоряча столько разной дичины набил, что я целый обоз в Саратов отвез. Торговал-продавал, на пятьсот рублей дичины сбывал.

   С той поры и зажил припеваючи. Женился, взял славную хозяюшку: коли вдоль улицы пройдет, всю подолом заметет. Малые ребятишки ее встречают, поленьями кидают. Не надо покупать ни дров, ни лучины, и живу я без всякой кручины.