Сказка сказкой, да не со сказочных времен, а чуть попозже сложили ее люди, в те времена, когда прадеды наши воду черпали решетом и солнце четвериком носили в дом.

Сказывают, жили-были в те времена три брата, три дюжих молодца, все похожие с лица. Отцу их и матери не посчастливилось на сыновей порадоваться, рано они руки на груди сложили. Начав сами хозяйничать, братья день и ночь трудились, вертелись, как белка в колесе, да проку немного было. Видят они, что везет им во всем, как утопленнику, и стали совет держать, как дальше быть.

— Мэй, братцы,— говорит старший.— Пока отец с матерью жили, и мы дома в холе были. А с тех пор, как снесли мы их на погост, и дом опостылел, как горькая редька. Давай-ка лучше пойдем по свету счастье искать, авось найдем

где работу хорошую, будем помогать друг другу и в люди выбьемся.

— Ладно,— согласились младшие братья.

И вот в один прекрасный день пустились они в путь-дорогу от родного порога.

Шли они, шли, немало городов и сел обошли, а работы нигде не нашли. Однажды дошли они до какого-то перекрестка дорог: одна зела налево, другая — направо, а третья — прямо. Сели братья отдохнуть, слово за слово, и вот до чего договорились :

— Мэй,— сказал один.— Сколько уж мы времени по дорогам ноги бьем, а все никак работы не найдем. Давайте лучше разделимся, пойдем каждый своим путем, авось в одиночку легче будет работу найти.

— Так-то оно так, а как мы узнаем, что с кем сталось? —: спросили остальные.

— Куда б мы работать ни поступили, наниматься будем только на один год, а потом снова соберемся на этом перекрестке, и кто что заработает, с остальными братьями поделит.

Сказано — сделано. Пошел старший брат направо, средний налево, а младший прямо. Старший вскоре нашел себе работу, в батраки нанялся, да не очень надрывался — только бы время пролетало да брюхо голоду не знало. Средний тоже в батраки нанялся, но оказался ленивым на диво, трудился нерадиво, все больше на братьев надеялся, авось побольше заработают и с ним поделятся. А младший все шел вперед от зари до темна и к ночи добрался до леса дремучего. Со всех сторон его окружали толстенные и высоченные деревья, дороге конца краю не видно, а тьма все сгущается. И такой страх охватил парня, что волосы у него дыбом встали. Устал он с дороги, теперь бы в самую пору прилечь отдохнуть, да как тут приляжешь, чего доброго, зверь какой налетит и в клочья разорвет. Так он мучился от усталости и страха, пока не пришла ему в голову спасительная мысль: забраться на самое высокое и толстое дерево и там переждать до восхода солнца. Взобрался он кое-как на вершину дерева, примостился на толстом суку и сидит — ни жив ни мертв от страха. Вдруг, примерно в полночь, слышит, идет кто-то. Сколько их там было: пятеро ли, шестеро — все хохочут, веселятся, громко бранятся. Под самым деревом, на которое взобрался младший брат, остановились. Тут один из них, видать главный, спрашивает:

— Ну, нечистые, докладывайте, где побывали, что повидали, какое зло людям учинили? Пусть каждый дает ответ — заслужил он себе место в аду или нет?

— Ваша темнейшая низость,— говорит один,— много я дорог исходил по свету, но зато и сделал стоющее дело. Неподалеку отсюда раскинулось большое царство. Крутился я по нему, вертелся, да под конец ухитрился наслать страшный мор на скотину. Падают лошади, коровы, овцы, и никто не знает, как от несчастья избавиться. Людям и невдомек, что лекарство сделать очень просто: нужно отварить семя акации в молоке коровы-первотелки и дать больной скотине три капли отвара и три семечка акации — хворь как рукой снимет.

— А ты, Сарсаила, что сотворил?

— Эгей, ваша низость, сдается мне, что такого еще ни один черт не натворил. На юге отсюда раскинулось большое царство. Много я там потрудился, но под конец удалось мне все же заговорить все реки и колодцы — кругом вся вода высохла. Ошалели люди от жажды, мрут как мухи, скот падает, а никому и невдомек трижды воткнуть копье в скалу, которая стоит между двумя горами Лобобойками.

— А ты, Никодица, чем похвастаешь?

— Челом тебе бью, ваша высочайшая подлость. Я также не зря по свету болтался. За три земли отсюда лежит царство Зелен-царя. Славился он поместьями обширными, казною богатой, но еще больше славился дочерью красною, как солнце ясное. Сохнут по ней зимой и летом добры молодцы со всего света. Но вот на той неделе удалось мне наслать на нее хворь тяжкую. Все кругом плачут, царевну жалеют, а никто помочь ей не умеет. Да и кому придет в голову, что лекарство найти очень просто: надо отмерить два шага от порога царского, выкопать яму в рост человеческий, поднять со дна ее красного червя полосатого, настоять его на шкалике водки и, продержав настой на солнце от зари до темна, дать царевне три капли,— мигом бы выздоровела.

— Молодцы, рогатые, добрых вы дел понаделали, ступайте опять гулять по свету.

Разбежались тут нечистые кто куда, только им ведомыми дорогами.

Пока они говорили, младший брат словно прирос к дереву, дыхание затаил, уши раскрыл — не пропустил ни слова. Вот стихло все в лесу, поунялся страх у парня, стал он думу думать: «Мэй, если все, что они говорили, правда, то уж я им

свинью подложу, все замыслы разрушу. Пусть потом говорят, что я сатанистее самого сатаны!»

На рассвете сошел он с дерева и в путь двинулся. Шел он, шел через горы, через долы, и в один прекрасный день добрался до маленького сельца. А там стон стоит, люди от горя чернее земли стали — падает скот, и никто спасения придумать не может.

— Люди добрые,— обратился наш парень к нескольким селянам.— А испытайте-ка такое-то лекарство.

— Эгей, парень! Сколько уж мы всяких лекарств испытывали, а пользы — что от козла молока.

— Но испытайте же и это. Как знать, где счастье прячется.

Послушались горемыки совета, нашли первотелку, подоили, семя акации в молоке отварили и дали больной скотине по три семени и по три капли отвару. Скотина мигом повеселела и выздоровела, хворь как рукой сняло. Сельчане и не знали, как отблагодарить парня за добрый совет, а он распростился с ними и пошел дальше. Так он шел от села к селу и всех учил, как скот лечить, добрые советы раздавал, благодарность людей собирал, пока дошел до края царства. Открылась теперь перед ним другая картина — кругом все выгоревшие поля, заброшенные колодцы, пересохшие реки. Нашел он мастера доброго, который сделал ему копье с железным наконечником, спросил дорогу к горам Лобобойкам и в путь отправился. Только он подошел к нужной ему скале, как горы над ней стали сшибаться лбами, искры высекая, страх в него вселяя. Бились они так три дня и три ночи, пока устали и остановились передохнуть. Тут парень стрелой метнулся к скале и трижды воткнул в нее копье. Вздрогнули горы, опять собрались лбами сшибаться, но из скалы хлынула струя могучая к самому небу и боевой их пыл охладила. Тем же мигом появилась вода ео всех колодцах, ожили реки, зашептали свои песни ручьи горные. Напились люди воды, повеселели, парню дорогу цветами устелили. Пошел он дальше и вскоре добрался до другого царства. Здесь от мала до велика все женщины и мужчины поддались злой кручине: царская дочь — краса мира — захворала тяжко и лежала на смертном одре. Давно оповестили все гонцы царские, что тому, кто царевну исцелит, отдаст ее царь в жены да еще полцарства в придачу. Все врачи и знахарки испытали на ней свои травы и заговоры, да спасти ее никто не был в силах. Горевали царь и царица, до-

роже всего на свете была им дочь, и плакали они слезами кровавыми в три ручья, что дочка тает как свеча восковая. Вот в это-то время, когда всякие надежды угасли и они ждали с минуты на минуту смерти неминучей, вошел во дворец наш парень, поклонился царю и лекарям земным поклоном и испросил позволения царевну полечить.

— Эй, юноша, многие сюда приходили, многие вылечить ее сулили, да, видать, хворь царевны неисцелима.

— Пресветлый царь, многие приходили, многие исцелить ее сулили, позволь и мне силы попытать.

— К чему это, если давно уж нету надежды и просвета.

— Позволь и ему, государь, силы попытать, как знать, где счастье зарыто,— взмолились перед царем придворные.

— Ну что ж, пусть так, по крайней мере, буду знать, что все средства испытаны,— согласился царь.

Отмерил парень два шага от порога дворца, вырыл яму в рост человека, нашел красного червя полосатого, бросил его в шкалик водки и продержал на солнце от зари до темна. Потом дал царевне испить три капли настоя, и поднялась она с постели весела и здорова.

Царь, не мешкая, созвал всех музыкантов и свадьбу сыграл. Был там пир на весь мир, все пили, ели, на молодых глядели, налюбоваться не могли. Целый месяц длилось веселье, а потом поутихло, и тут парень заявил царю, что есть у него свой дом и братья ждут его не дождутся. Напрасно молил его царь остаться, напрасно трон ему царский сулил, парень стоял на своем. Видя такое дело, велел царь нагрузить три телеги золотом и каменьями драгоценными, что по его подсчетам стоило с полцарства, дал молодым платье царское, золотом шитое, и, попрощавшись, отпустил их с миром в дальнюю дорогу. Пустился младший брат в обратный путь и ровно через год со дня разлуки с братьями добрался до заветного перекрестка дорог. А старшие братья уже тут как тут, младшего ждут. Сами они так ничего и не заработали, все лодыря валяли, надеясь каждый чужим трудом поживиться.

— Здравствуйте, братья дорогие!

— Добро пожаловать, братенек,— ответили старшие братья с жадностью оглядывая груженые телеги.

— Где ходили, где трудились, каким добром разжились?

— Э, братец, была у нас работа до седьмого пота, а разжиться мы ничем не разжились, только обносились.

— Ничего, братцы, как уговорились мы, прощаясь, так и

сделаем: поделим все по-братски. Берите себе каждый телегу коего добра.

Обрадовались братья и побежали к телегам да как увидели на последнем возу деву молодую, оба к нему бросились и заорали во всю глотку:

— Это моя!

— Нет, моя!

— Почему твоя?

— Потому что я первый к ней подбежал.

— Нет, моя, потому что я старше.

— Стойте, братцы, не спорьте зря, это моя жена,— крикнул младший и, подбежав к телеге, забрал свою суженую.

Раскрыли старшие братья рты от удивления и стали его расспрашивать.

— Где ты работал, братец, что столько добра заработал, да еще… такую красотку-невесту нашел?

Стал им младший брат рассказывать все, как было, сколько он добра на свете сделал, сколько народу спас от смерти неминучей, а те переглянулись меж собой и заговорили оба сразу:

— Слушай, мэй, да разве любой из нас не может сделать то же, что и он, да заиметь не один поз золота, а целых три и прекрасную невесту в придачу?

— Ступайте же вот этой дорогой до леса дремучего и взберитесь на самое высокое и самое толстое дерево. Подождите там до ночи и узнаете, что вам делать следует,— сказал им кладший брат и погнал волов домой.

А старшие кинулись во все лопатки к лесу, отыскали нужное дерево, с горем пополам взобрались на вершину, дыхание затаили, ждут прихода чертей. В полночь раздались в лесу голоса и топот копыт. Собрались нечистые, сколько их там было: — пять ли, шесть ли — у подножья дерева и стали жаловаться главному своему:

— Ох, ваша низость, хорошее я дело придумал и не зря ты меня похвалил, да вот не знаю, кто указал людям лекарство, и весь скот выздоровел.

— Ваша высочайшая подлость, и мои все замыслы разрушены. Мог ли я и подумать, что найдется смертный, который это сделает? А вот нашелся такой, воткнул трижды копье в скалу, колодцы водой наполнились, реки и ручьи ожили, и

избавились от засухи и жажды.

__ Ваша низость, и мое злодейство ни к чему не привело.

Исцелил кто-то больную царевну.

— Кто же это все натворил?

__ Уж не подслушал ли нас кто-нибудь в прошлый раз,

когда мы здесь совет держали?

__ А может, и сейчас кто-нибудь притаился на дереве и

подслушивает?

— Ну-ка, поглядим.

Мигом трое нечистых взобрались на вершину дерева и, наткнувшись на старших братьев, закричали:

— Вот они, мэй!

— Ай, ай! Стойте! Это не мы!..

Только не стали их черти слушать, а схватили за загривки и сбросили с дереза вниз головой. Упали братья на землю и больше уж не поднялись.

А младший брат вскоре до дому добрался и еще долго жил и добро творил.