Кырмыза

     О чем сказ поведу, ребята, все так и было когда-то, а коль не было б, по свету не сказывали б сказку эту.

Жил-был большой барин, имел он богатства несметные, поместья беспредельные. Дворец его был сложен из камней-самоцзетов и ночью светился, как в солнечный полдень. Под стенами его притаилось девяносто девять погребов, доверху набитых золотом и серебром, а вокруг дворца раскинулся роскошный сад, в котором росли деревья со всех концов света. Но не золотом и не дворцом, не садами и не поместьями более всего дорожил барин. Дочь Кырмыза — вот что было самым ценным его достоянием. Была она красна, как сама весна, улыбка ее — точно солнечный восход, ясна, очи — две звезды среди ночи, стан ее тонкий — точно колос звонкий, что колышется вечерком под тихим ветерком, голос серебристый — точно звон мониста, и платье на ней — такая краса, точно цветы, когда их омоет утренняя роса.

Семнадцати лет Кырмыза многих лишила покоя, оставив им взамен смятение. Барин все это видел и решил не выдавать дочь замуж за первого встречного-поперечного, а только за избранного жениха. Женихи к ним валом валили из-за тридевяти земель, из-за тридевяти морей. Надумал барин испытать их всех. Построил из камней-самоцветов высокую-пре-высокую лестницу от земли до вершины башни шириной в две пяди и со ступеньками из стекла. Усадил он Кырмызу в башню, а женихам так сказал:

— Кто взберется верхом по этой лестнице, доберется до Кырмызы, снимет пестень с пальца да назовет ее по имени, тому она и достанется.

Помчались юноши во все лопатки волю барина выполнять, но все спотыкались на первой ступеньке. Да вдруг объявился дракон на льве верхом, грива на льве торчком, когти крючком; ступенька за ступенькой поднялся он по лестнице до самой Кырмызы; дракон перстень с ее руки снял, по имени назвал.

Привел барин дочь во дворец, позвал дракона, обручил их, благословил и началась свадьба, какой белый свет не видал. Весь люд веселится, пирует, дракон-уродина ликует, а невеста горюет, горько рыдает, как цветок увядает. Почуяла бедная девушка, что лют он, этот пес-дракон. Грустила девица, тосковала, да улучив минутку, из хором удрала и побежала на конюшню к своему любимцу Гайтану — волшебному коню и горько заплакала.

Конь заржал и спросил ее:

— Чего ты слезы льешь, добрая Кырмыза?

— Как же мне не плакать, когда отдает меня отец за дракона с чужой дальней стороны; ему не живые, мертвые

нужны.

— Молчи, не плачь, не причитай: когда жизнь мила — добро побеждает, а зло отступает. Завтра, как прикажет тебе змей в путь-дорогу сбираться, отсыпь мне меру углей горячих, надень на меня узду золотую с серебряными удилами да и отправляйся с ним. В пути все время отставай от неге на три шага. Он тебя спросит: «Почему, дорогая Кырмыза, ты позади меня едешь?» Ты отвечай, что женщине следует позади мужа ехать. А как престанет он тебя замечать, достань саблю из ножен и держи ее в правой руке на высоте шеи,

Да покрепче за седло цепляйся, я поскачу впереди, а дракон мертвым на дорогу упадет.

Успокоилась Кырмыза, вернулась в хоромы и кое-как выждала до следующего вечера, когда дракон велел ей в путь собираться. Быстренько взяла она меру, наполнила ее полыхающими углями и понесла Гайтану. Волшебный конь мигом съел все угли. Затем она надела на него узду золотую е серебряными удилами. И вот сел дракон на льва верхом, а Кырмыза на Гайтана — волшебного коня, и отправились они в дорогу. Невеста все отстает от дракона на три шага. А дракон все оборачивается да спрашивает:

— Отчего ты, Кырмыза милая, отстаешь?

— Так уж следует женщине позади мужа ехать.

Дракон, вглядевшись вдаль, поскакал, как ветер, только пыль столбом поднялась. А красавица Кырмыза дернула волшебного Гайтана за повод, вынула саблю из ножен, взяла ее в правую руку, подняла на уровень драконовой шеи и фьють!.. голову ему с плеч долой. Понесся лев через горы, долы и привез обезглавленный труп прямо в замок, где дра-конша-мать все глаза проглядела, сынка с красавицей-рабыней ожидаючи. Рано она радовалась, теперь горевать пришлось и от злости драконша руки перекусала, волосы повы-рывала. И вот с того дня стала она жечь дрова в большой кремневой печи, так как надумала красавицу Кырмызу изло-еить, живой или мертвой, привесть да сжечь. Горел огонь круглый год, ни днем, ни ночью не угасая. А сама драконша рыскала по белу свету, но найти Кырмызу не могла.

А краса-девица в свадебном наряде вложила в ножны меч и поскакала на волшебном коне Гайтане по зеленой поляне, по высоким горам, по глубоким долам, через поле чистое, через кодры тенистые, через реки широкие, через воды глубокие. И к рассвету следующего дня прискакала в село, вроде наших Барабоен. Случилось это в среду, день был ярмарочный, и съезжались туда жители окрестных сел. А так как настала уже пора отдохнуть, то остановила Кырмыза коня на окраине села на базарной площади,

В одном из соседних сел, назовем его Фрасинешты, жил в ту пору парень по имени Ион; сам он был статен, красотою не обижен, да вот грех какой — никак жениться не удавалось. Те, кого он сватал, не соглашались, а те, что сами набивались, ему не по душе были. Встревожился Ион и пошел к знахарке, что гадала по звездам, кто для кого создан, бобы

бросала да счастье узнавала. И вот что поведала парню ворожея :

— Отправляйся в среду затемно в Варабоены на ярмарку и первого приехавшего туда, не задумываясь, бери, будь то старуха или дед, мужик иди баба, парень или девица. Веди его домой и живи с ним вместе: так бобы говорят, счастье

тебе сулят.

Чуть забрезжил рассвет, парень уже к Барабоенской ярмарке подъезжал.

Гайтан — волшебный конь — знал о том, что Ион выехал

из Фрасинешт, и говорит Кырмызе:

— Хозяйка-хозяйка, сунь руку в мое правое ухо, достань

оттуда одежду да надень ее.

Протянула Кырмыза руку и достала пару чабанских шаровар, длинную крестьянскую рубаху с вышитым воротом и рукавами, красный, как огонь, пояс, высокую островерхую кушму и пару постолов с вздернутыми носками — все новое. Кырмыза оделась, косы под кушму спрятала и стала походить на доброго юношу, стройного, как ель, красивого на

диво.

Как начали звезды на кебе гаснуть да туман пополз из долины к вершинам холмов, подъехал и Ион, весь в поту.

— С добрым утром, парень, — молвил Ион издали.

— Доброе утро! — тот ему в ответ. Слово за слово, а Ион

и говорит прямо:

— Поехали ко мне жить.

После долгих споров-уговоров отправились вместе во Фрасинешты.

Но как бы тучи ни заволакивали небо, земля нет-нет да и увидит солнечный луч. Так и до Иона время от времени доходили то взгляд, то улыбка, то слово понежнее, и сердце говорило ему, что не парень с ним едет, а девица, да все не верилось. Думал он, гадал, совсем растерялся и опять пошел

к знахарке.

— Бабуся, — говорит он, — нет мне покою от парня, которого привел я сегодня с ярмарки: гляжу на него и все мне мерещится, будто девица это.

Зажгла старуха уголек, поглядела на пламя и отвечает:

— Коль сомневаешься, испытай его. Выезжайте вдвоем верхами в чисто поле, поскачите наперегонки. Если обгонит тебя — не иначе как парень, а коль отстанет, так и знай, что девка проклятая.

Вернулся Ион домой и, увидев что парень призадумался, сказал:

— Давай верхами покатаемся,

— Чего же, можно!

Выехав в поле, Ион встал ка стременах и показал ему вдали большой курган.

— Давай, парень, спорить: кто первый объедет тот курган да сюда вернется?

Кырмыза прошептала: «Скачи, волшебный конь Гайтан!» И только он ее и видел, а Ион плетью хлещет коня, да куда ему, не та прыть! Давно уж потерял он парня из виду и встревожился, а вдруг тот не вернется. Стал он подъезжать к холму, а парень ветром навстречу несется.

Повернул Ион коня и хлесть, хлесть! хлыстом, раз, два по коню, но куда там! Пока объезжал он курган, тот уже семь курганов объехал и давно ожидал его на старом месте.

Слишком отстал Ион от парня и теперь, опустив голову, стоял опечаленный, пристыженный. Только не успокоился он и опять пошел к старухе. Вновь она раздула уголек и говорит ему:

— Лежит у тебя во дворе пара возов жердей. Подведи его к ним да спроси: «Для чего сгодятся эти жерди?» Коль девка, так сразу ответит: «Что за кудельники для прялки, какой челнок, какое веретено можно изготовить». Коль парень он хозяйственный, так скажет: «Ясли добры смастерить, али дом огородить!»

Возвращается Ион домой и подводит как бы невзначай приятеля своего к жердям.

— Хороши жерди! Что бы нам из них смастерить?

— Эгей, братец! Ясли добрые могли бы мы сделать да плетень хороший. А какой домище таким плетнем огородить можно!

Ион только глаза раскрыл пошире да опять к знахарке побежал, а та, узнав в чем дело, так молвила:

— Ступай домой да возле сабель, стрел, копий и булавы развесь на стене полотенца цветастые, салфетки вышитые да пару мотков шерсти. Как выполнишь это, веди гостя, пусть поглядит. Коль на оружие глянет, знай, что мужчина, а коль засмотрится на вышивки да на мотки шерсти — не иначе как женщина.

Вернулся Ион одним духом домой, выполнил наказ знахарки, а потом зовет товарища, вроде как бы оружие показать. Тот уставился на оружие, снимал его со стены, в руках вертел, осматривал, ржавчину счистить да смазать велел, и тут же послал его за паклей да смазкой, чтоб за работу взяться. На остальное он даже не взглянул. Вышел Ион из дому опечаленный и в четвертый раз пошел к знахарке с поклоном.

Сморщенная старуха в печь подула, заговор свой нашептала, в ладони погадала да потом сказала:

— Иди-ка домой да брось метлу на порог. А парня-то возьми с собой да поведи, куда душе угодно. А как будете возвращаться да в дом входить, в оба гляди: коль наступит он на метлу, аль перешагнет через нее, знай, что мужчина, а коль поднимет да подметет, а потом в уголок поставит палкой кверху, не иначе как девка.

Выполнил он старухи наказ. Обошли они все село и вот возвращаются домой. «Сейчас или никогда», — думал Ион. Вошел он в дом и на метлу наступил, а товарищ его схватил метлу за палку, подмел кругом да и поставил в уголок. Тогда Ион обернулся и обнял девицу.

— Любимая ты моя, жизнь ты моя, как тебя звать?

И тут сняла Кырмыза кушму с головы. Длинные волосы шелковые украсили ее девичье лицо, и стала она похожа на солнышко ясное. Посмотрела она ему в глаза — сама жизни рада, улыбка во взгляде — и ответила:

— Кырмызой звать меня.

Сыграли они настоящую молдавскую свадьбу, устроили пир на весь мир, танцевали остропец, за неделю сто дружек настряпали гору галушек, сто шаферов понесли по свету весть, где можно попить, поесть, мол, в Фрасинештах гуляют, на свадьбу всех приглашают.

Зажили они после свадьбы мирно и дружно. Ради Кырмы-зы работящий, старательный Ион трудился от темна до темна. Долго ли, коротко ли прожили они так, да вдруг вспыхнула война. Тут и Иона взяли, только он наказать успел: «Батюшка да матушка! Берегите Кырмызу, работой тяжелой не донимайте, поласковей будьте с ней. Коль счастье от меня не отвернется и вернусь я домой живой-здоровый, буду вас на старости так холить-лелеять, что захочется вам еще век жить-не тужить».

Отправился Ион и как в воду канул — ни слуху ни духу.

Не знали, жив ли он ила голову сложил, но ждали его дома,. как дитя весну ждет.

Средь сабельных боев, да посвиста стрел удалось ему письмецо написать,: «Батюшка да матушка, берегите Кырмызу. Скоро закончится кровопролитие, и я вернусь домой. Желаю вам здоровья».

Старики помнили наказ сына и не давали девице-красе соломину с пола поднять. Так холили ее, так лелеяли, что в огонь были готовы идти за нее.

А тот человек, что письмо вез, долго ли, коротко ли ехал и попал он в полночь в лес дремучий. Вокруг тьма-тьмущая, хоть глаз выколи. Набрел он на дом драконши да и решил постучаться, на ночлег проситься.

Открыла драконша дверь, впустила его, накормила, затем принялась письма читать: да и нашла то, где о Кырмызе написано. Тогда старая карга прикинулась радушной хозяйкой, принесла старого вина, что в кубке играет, напоила бедного человечка в доску, и пока тот спал мертвым сном, сожгла письмо к Кырмызе и написала другое: «Батюшка да матушка, как дойдет до вас это письмо, привезите девятнадцать возов дров, запалите их да сожгите Кырмызу. Она с драконом всю жизнь проплутала, а потом ко мне пристала. Я скоро домой вернусь, и коль не выполните мою волю, не задумываясь, сожгу вас живьем на большом костре». Утром человек отправился з путь. Долго ли, коротко ли шел он и принес письмо родителям Иона. Прочитали они письмо и залились слезами. Услышав их причитания, прибежала Кыр-мыза, прочитала письмо и тоже горько заплакала. Потом вышла к волшебному коню Гайтану, а тот заржал и спросил ее:

— Чего, Кырмыза дорогая, слезы льешь?

— Как мне не плакать, рсоль вот что со мной стряслось, — и поведала коню, что в письме говорится.

— Не плачь, не горюй!.. Вели родителям, пусть делают, как в письме написано, а только костер буйным пламенем разгорится, скажи им, что вместе с конем умирать хочешь. Подведи меня к костру и вытащи из правого уха платок свернутый, кинь его в огонь и смело скачи верхом прямо в пламя.

Старик в горе и отчаянии привез девятнадцать возов дров, сложил пребольшую поленницу, зажег ее, и так разгорелся

костер, что небу жарко стало. Взяла Кырмыза коня под уздцы, подвела к костру, пламя которого так и рвалось во все

стороны. А когда родители лицо руками закрыли, чтобы не видеть, как она горит, Еырмыза выхватила из правого уха волшебного коня Гайтана платок и бросила его в грозное пламя. Огокь сразу стих, как водой залитый, а Кырмыза вскочила в седло, понеслась сквозь дым, взвилась к солнцу, полетела над тучами, над горными кручами, над цветущими полями, над дремучими лесами, потом опустилась на землю и поехала легкой рысью. У встретившегося им на склоне холма родника Кырмыза остановила коня, соскочила на землю и легла- на траву.

— Ох, дорогой мой конь, волшебный твой Гайтан, пришло мне время рожать, — молвила она.

— А мне пришло время помирать, — ответил конь и повалился замертво.

Кырмыза же уснула, а как проснулась, увидела себя в большой красивом замке. Лежала она на кровати и держала на руках двух красавцев-сыновей, златокудрых богатырей. У изголовья повитуха стояла. Все это сделал волшебный конь Гайтан. Оберегал он красавицу Кырмызу и после смерти: грудь его стала замком с золотыми башнями, со стенами кз драгоценных камней с серебряными дверьми, жемчугом украшенными, голова стала столом, уставленным яствами всякими; глаза да уши — двумя свирепыми волкодавами, что бегали вокруг замка; из шерсти Гайтана перед замком вырос сад прекрасный с деревьями разными, плодами усыпанными, и птицами-певуньями, а из одного копыта появилась морщинистая и сгорбленная старуха. Она повивала младенцев, купала да кормить Кырмызе подавала.

Долго ли, коротко ли прожили ©ни так, сыновья росли не по дням, а по часам и стали красивыми, как два цветка. В один прекрасный день, когда они по двору бегали, подошла к воротам старуха. Учуяли ее собаки, стали по сторонам ворот и не впускают. Тут старуха и говорит:

— Подойдите сюда, ребятишки мои милые!

Ребята подбежали к воротам, а старая карга достала три волосинки из-за одного пояса да три из-за другого пояса, отдала их ребятам и сказала:

— Возьмите! Ты брось их вон на ту собаку, а ты кинь на шею другой.

И как только бросили их ребята, три волосинки превратились в три толстые тяжелые железные цепи, приковавшие собак к столбам у ворот, а старая карга, что

Злобною рожей На черта похожа, Лоб, точно глыба, Волосы дыбом, Кулаки сжимает, Глазами сверкает,

кинулась к дверям, замка. Собаки лаяли, рвались и вдруг цепи разорвали. Не успела старуха за щеколду ухватиться, а волкодавы вцепились ей в спину и ну рвать ее да кромсать, так отделали, мать родная не узнала бы. А ребята увидали все это, испугались да закричали:

— Матушка, матушка! Выйди быстрее! Собаки старуху разорвали!

Кырмыза выбежала из замка и как увидела в крови злое-презлое лицо, признала в старухе проклятую драконшу, пришедшую путями нехожеными, чтоб убить ее. Подняла она ребят на руки, приголубила и сказала:

— И поделом ей. Всю жизнь она за мной по пятам ходила, мечтала загнать в могилу.

Не дали они черной язве перед замком залеживаться, а по-волокли ее кости далеко, на высокую гору, и бросили там

Под солнцем жгучим,

В песке сыпучем,

Чтобы ветры стегали,

Дожди размывали

И бури терзали,

Чтоб мир забыл ее злые делишки,

Ни дна ей, ведьме, ни покрышки.

А теперь вернемся назад и вспомним Иона: далеко ведь мы со сказкою ушли. А он тем временем воротился с войны цел и невредим, приструнил коня у ворот и кричит:

— Выходи из хаты, Кырмыза дорогая! Гостей принимай, мужа встречай!

Где уж Кырмызе было мужа встречать, когда она за три-.

девять земель от него ушла. Вышли родители, заплакали от радости, слезами Кырмызу помянули. Ион же, узнав о горе своем да прочитав письмо, повернул коня и поехал землю колесить вдоль и поперек: на запад и восток, на север и на юг, но жену повстречать так ему и не удалось. Утомился он от стольких дорог нехоженых, поистратил силушку в местах, где ноги человеческой сроду не бывало, бросил поводья на луку седла и дал коню волю. А было это в Кырмызиной долине, и вскоре, как из-под земли, выросли перед ним две собаки. Зарычали да залаяли они то с одного, то с другого бока на всадника и погнали его прямо к замку, не позволяя с пути свернуть. Ребята в то время во дворе играли и, увидев всадника,

закричали:

— Матушка, матушка, выйди поглядеть: к нам всадник

какой-то прискакал.

Вышла Кырмыза, ладонь козырьком к глазам приложила,

увидала его и узнала.

— Ах, сыночки вы мои милые, то батюшка ваш едет.

Поднял Ион ребят на руки, поцеловал, и сели они вчетвером за стол. Попили, поели, а затем о житье-бытье своем рассказывать стали: три дня все говорили, наговориться не могли, да сладкий сон глаза им закрыл. А как проснулись, увидели себя в чистом поле, да не в постели, а на голой земле, головами на бугре. Поглядели они по сторонам и увидали, что издалека к ним играючи пара коней скачет. Один из них был караковый Иона, а второй волшебный конь Гайтан. Вскочили они на коней, взяли на руки сыновей и домой поехали.

А я в седло доброе сел — Сказку вам рассказал, как умел, А потом оседлал котел И сказку до конца довел.