Посторонись с дороги!

     В горных селениях Андалузии улицы так узки и дома стоят так близко друг к другу, что жители могут поздороваться за руку, не выходя из дому. Прохожий, встретив осла с поклажей, непременно должен уступить дорогу, а большие корзины, навьюченные на животных, задевают даже стены домов. К тому же горцы — народ горячий и терпеть не могут, если скотина плетется шагом. Куда там — им надобно непременно скакать во всю прыть, а от этого случается немало несчастий.

Вот почему старый алькальд, староста и судья одного из таких селений, издал строгий приказ, повелевавший каждому, кто гонит скотину по улицам, еще издали кричать: "Посторонись с дороги!” — и кричать так громко, чтобы даже глухой услышал.

-Это знал и крестьянин Санчо. Каждый день он гонял своих двух ослов на базар в город и не скупился на палочные удары. Его ослы мчались, как скаковые кони, но зато и Санчо умел кричать громче всех. Он заливался, как соловей, и прохожие, еще за версту услыхав его громкое: "Постор-р-ронись с дор-р-роги!”, успевали заблаговременно отойти в сторону и укрыться в безопасном месте.

Однажды вечером Санчо возвращался с базара со своими ослами и вдруг увидел на пути двух женщин. Крестьянки в широких юбках и нарядных кружевных накидках-мантильях, наверное, собрались в гости, но, повстречавшись случайно, вступили в беседу, и беседа была очень горячей. Это была уже не беседа, а настоящий спор, потому что крестьянки размахивали руками и изо всех сил старались перекричать друг друга. Тогда Санчо ударил своих ослов палкой и крикнул так громко, как только мог:

— Постор-р-ронись с дор-р-роги!

Но женщинам было уже не до него. Спор зашел так далеко, что они вцепились друг другу в волосы и не слыхали окриков Санчо.

Погонщик понял, что дело плохо: еще минута — и случится беда. Тогда закричал он еще раз и крикнул так громко, что, кажется, его услыхали бы даже в Севилье. Но и это не помогло. Что должно было случиться, то и случилось. Ослы с разбегу налетели на спорщиц, сбили их с ног и втоптали в дорожную пыль их нарядные кружевные мантильи. Конечно, крестьянки тотчас же вскочили. Позабыв вражду, они набросились на ни в чем не повинного Санчо.

— Бессовестный! — закричали обе разом.— Куда ты гонишь своих ослов? Заставит тебя алькальд расплачиваться за наши платья и кружевные мантильи.

Не теряя времени, они пустились к дому старого алькальда. Но Санчо тоже не стал зевать.

"Если они прибегут раньше меня, то я окажусь виноватым. Если же я поспею первым, то смогу еще оправдаться”,— так рассудил Санчо. Он бросил ослов в первом же попавшемся дворе и прямиком, через чужие сады и заборы, помчался к алькальду. Он успел прибежать раньше крестьянок и чистосердечно рассказал судье все, как было.

Алькальд выслушал крестьянина и, подумав, сказал:

— Помочь тебе не легко, потому что никто не может доказать, что ты действительно предупредил этих женщин криком, и я могу посоветовать тебе только одно: что бы ни говорили тебе, в чем бы ни обвиняли — молчи. Если даже я сам стану несправедливо винить тебя — тоже молчи. Даже если я прикажу отвести тебя в тюрьму, не говори ни слова. Я хочу, чтобы эти женщины приняли тебя за глухонемого. В этом одном твое спасение.

Так сказал алькальд. Он вызвал двух стражников-альгвасилов и приказал отвести крестьянина в подвал, где ожидали суда провинившиеся.

Он сделал это как раз вовремя, потому что тотчас же в дом ворвались разгневанные женщины. Они закричали наперебой, что два осла сбили их с ног, порвали платья и потоптали нарядные кружевные накидки. А третий осел даже не потрудился предупредить их криком; он нарушил приказ алькальда и должен купить им новые мантильи.

Алькальд ударил в ладоши, и альгвасилы ввели печального Санчо.

— Крестьянин Санчо, разве ты не знаешь моего строгого приказа? Почему ты не кричал: "Посторонись с дороги!”, когда гнал своих ослов через селение? — строго спросил алькальд.

Но Санчо не вымолвил в ответ ни слова — он молчал.

— Отвечай же!

Но крестьянин продолжал молчать.

Алькальд пригрозил:

— Если ты будешь насмехаться надо мной, я отправлю тебя в тюрьму!

Но и на эти грозные слова крестьянин ничего не ответил.

Тогда алькальд взял лист бумаги, обмакнул перо в чернильницу, будто бы собираясь писать приговор, но, подумав, отложил бумагу в сторону. Пожав плечами, он сказал жалобщицам:

— Почтенные женщины, мне кажется, что я не могу судить этого человека. Вы видите — он глухонемой и за поступки свои не отвечает.

Такое решение очень не понравилось крестьянкам. Они поняли, что не получат с "глухонемого” ни песеты за свои порванные мантильи, и закричали разом:

— Это он-то глухонемой? Да этот плут просто смеется над вами, ваша милость! Небось у него хватило глотки, чтобы орать на всю улицу: "Посторонись с дороги! Посторонись с дороги!”, и он кричал так громко, что дай бог всякому!

Тогда алькальд рассмеялся:

— Ступайте-ка по домам, красавицы. Вы поняли, что вы только что мне сказали? Вы показали сами, что Санчо выполнил мой приказ и предупреждал вас криком, да таким, что дай бог всякому! Придется уж вам самим чинить ваши нарядные кружевные мантильи.

Пристыженные женщины удалились, а судья приказал альгвасилам отпустить крестьянина.